Она пожала плечами:

— Ничего. Либо это появится в газете, либо нет. Я сделала все, что могла. И предупреждала, что такое неизбежно. Ограбление музея нельзя сохранить в тайне навечно. Но это не значит, что меня не станут обвинять.

— За что?

— Что-нибудь придумают. Допустила ограбление. Заплатила выкуп, несмотря на категорический запрет премьер-министра. Не удалось заставить молчать тупых охранников. Не арестовала грабителя, когда он был еще жив. Что-нибудь подобное. А может, просто избавятся от меня. Тем более на мое место полно претендентов. Сейчас представляется прекрасная возможность. — Флавия встала, выпрямилась. — Единственное, что еще можно попытаться сделать, — найти деньги. И в этом я рассчитываю на содействие Ди Ланны. Хотя нет. Он ведь тоже советовал мне не высовываться.

— Хороший совет.

— Просмотрим, что произойдет, когда Доссони опубликует свой материал.

— Кажется, тебя это не слишком волнует.

— Ты знаешь, нет. Очевидно, подействовал уход Боттандо. Он ведь всегда вдохновлял меня. Я работала больше для него, чем для управления. Даже когда генерал ушел, оставалась уверенность, что он где-то рядом.

— Практически так оно и было.

— А сейчас, когда Боттандо распрощался с работой без всякого сожаления, почему я должна испытывать энтузиазм? Суетиться без толку из-за каких-то картин.

— Но что-то ведь нужно делать, — резонно заметил Аргайл.

Флавия откусила кусочек сыра, задумчиво прожевала и снова села на диван.

— Ты прав. Завтра я поеду в Сиену. В досье Саббатини есть адрес его бывшей соратницы. Наверняка пустая трата времени, но все равно хочу попробовать.

13

Поездка в Сиену на автомобиле ей неожиданно понравилась. Мысли все время были заняты дорогой. Попробуй только отвлекись, и мгновенно окажешься в кювете. Это в лучшем случае. Целью Флавии была небольшая деревушка примерно в двадцати километрах к северо-востоку от Сиены, но она сделала остановку в городе — пообедать и посетить специализированную английскую школу, где теперь работала Елена Фортини, бывшая соратница Саббатини. В ее досье было написано, что она наполовину американка, наполовину итальянка и свободно говорит по-английски. Это давало ей возможность зарабатывать на жизнь. Спокойную жизнь, подумала Флавия. Любой, кто решил похоронить себя в этой глуши, должен искать спокойной жизни.

В семидесятые годы эта женщина числилась художницей, хотя «художества», которыми она тогда занималась, в основном интересовали полицию. Судя по всему, Елена Фортини была для Саббатини кем-то вроде идеологического гуру. Парень примкнул к радикалам, это было модно, и она решила за него взяться. Саббатини слушался ее во всем.

Затем, как и многие другие, участвовавшие в революционном движении семидесятых, Елена осознала, — вероятно, раньше других, — что сражение никогда не будет выиграно. В результате она пошла на сделку с властями. Ей максимально сократили срок в обмен на чистосердечное признание. В досье упоминалось, что по-настоящему полезной информации получить от нее не удалось. То есть своих товарищей она не предала.

Найти Елену Фортини не составляло труда, поскольку все бывшие террористы были обязаны каждые полгода регистрировать в полиции свой адрес, даже если он годами не менялся. Самый последний адрес Флавия обнаружила в папке, которую позаимствовала у коллег из отдела по борьбе с террором.

Она поела, немного отдохнула и вскоре остановила машину у дома с черепичной крышей, где жила Елена Фортини. Дом небольшой и старый, даже старинный, построенный в период между пятнадцатым и восемнадцатым веками. Сейчас он стоил целое состояние, ведь иметь такие летние домики мечтали многие англичане, немцы и голландцы, а лет двадцать назад, наверное, был куплен почти задаром.

Флавия подошла к двери, увидела куриный корм, аккуратно сложенный у веранды, веревку с развешенной выстиранной детской одеждой, и все стереотипы ее сознания начали постепенно разрушаться. Жилище, несомненно, бедное, но опрятное.

Где-то за домом резвились дети, доносились веселый смех, крики и всплески воды. По участку бродили куры, в углу спала кошка. Из глубины дома слышалось негромкое пение, оно прекратилось, как только Флавия постучала. Примерно с минуту стояла тишина, затем на пороге возникла женщина лет пятидесяти, вытирающая руки о передник.

У бывшей террористки было симпатичное лицо, немного усталое, но излучающее некую умиротворенность.

— Елена Фортини? — спросила Флавия, показывая удостоверение. — Я приехала задать вам несколько вопросов.

Женщина чуть напряглась, но страха в ее глазах не было.

— Входите, — предложила она. — Значит, тайная полиция решила проверить работу моей фабрики по изготовлению бомб?

— Полиция, но не очень тайная, — проговорила Флавия, шагнув в холл. — А взглянуть на фабрику по изготовлению бомб было бы очень любопытно. Мне нравятся деревенские промыслы.

Елена внимательно посмотрела на нее и рассмеялась:

— Я вам с удовольствием покажу.

Она привела Флавию в большую комнату с каменным полом, которая служила кухней, прачечной, столовой и гостиной. В одном углу стоял телевизор, в другом — пианино. Рядом — стиральная машина, очень старая, почти музейный экспонат. Большая корзина, полная белья.

— Непрерывная стирка, — пояснила Елена. — Сами понимаете, дети.

— Сколько их у вас?

—Двое. Вы, наверное, подумали, что детей не меньше восьми, но уверяю вас, двоих вполне достаточно, чтобы обеспечить беспорядок. О том, чтобы все лежало на своих местах и одежда была чистая, я мечтаю примерно так же, как верующие о вечной жизни в раю. Ясно, что этого никогда не будет, но приятно надеяться, что где-то там такое существует.

Елена махнула Флавии, чтобы она садилась за стол, и принялась варить кофе.

— Мне сейчас вспомнилась английская поговорка, — произнесла она, возвращаясь с кофейником и чашками. — Старость начинается, когда все полицейские на улице кажутся молодыми.

— Это вроде как комплимент для меня, — отозвалась Флавия. — Но в данный момент молодой я себя не ощущаю.

Елена внимательно в нее вгляделась и кивнула:

— Неудивительно. — Она помолчала. — Полагаю, у меня нет возможности избежать ваших вопросов.

— Вы правы. Но я не отниму у вас много времени. Тем более что полиция вам не очень докучает. Верно?

— Могли бы и больше. Но ведь я не расскажу ничего нового.

— Уверена, расскажете. Речь пойдет о недавних событиях.

— Я не выезжала отсюда больше месяца.

— А гости?

— Я их не поощряю.

— Телефонные звонки?

— У меня нет телефона.

— Письма?

— Только счета. Послушайте, почему бы не спросить прямо? Было бы больше пользы.

— Хорошо. Маурицио Саббатини. Глаза Елены расширились.

— Мне следовало бы догадаться. Во что на сей раз вляпался этот мошенник?

— В алебастр. Он утонул в чане с алебастром.

Елена вздрогнула.

— Вот оно что… — Несколько секунд она терла нос, словно пытаясь сдержать слезы. — Это был мошенник. Понимаете? Фальшивый до мозга костей. Искренний как таракан и надежный как земляной червь. Я не видела его десять лет и не желала бы видеть до конца жизни, но все равно потрясена его смертью. Вы это можете объяснить?

— С ним ушла часть вашего прошлого?

— Он был речистый и раскованный.

— Я ведь о нем почти ничего не знаю. Пожалуйста, расскажите.

— Он был веселый. Пересмешник. Веселился, даже когда грабил банк. Считал это очень забавным. И смешил всех остальных. Управляющий банка и тот не удержался от смеха. Он приходил на сходки, где серьезно обсуждали проблемы диктатуры пролетариата, и через полчаса все надрывали животы от хохота. Он ничего не воспринимал серьезно.

— Так почему вы не хотели его видеть?

— В жизни мало места для веселья.

Флавия ждала пояснений, но Елена молчала.

— И что же дальше?

— Я не понимаю, почему вы пришли… если он умер, — наконец произнесла Елена.